Зайдя в кладовку, Жанна увидела в дальнем ее углу какую-то темную кучу тряпья, и лишь когда это «тряпье» зашевелилось, издав еще один негромки стон, поняла, что это женщина лежит, забившись к самой стенке и натягивая на себя разорванную, окровавленную одежду.
Наверное, это была продавщица, если судить по синему форменному халату, превратившемуся в лохмотья. Старше самой Жанны, лет тридцать, не меньше, наверное, довольно симпатичная… когда-то. А сейчас лицо превратилось в сплошной кровоподтек, губы разбиты. Лежит, сжавшись в позе эмбриона, притянув колени руками к самому подбородку, а под ней растекалась запекшаяся лужа крови.
— Ты слышишь меня? — Жанна подошла к избитой, изнасилованной женщине, склонившись над ней. — Не бойся! Кто это сделал? Здесь есть где-нибудь лекарства? Бинты, йод, что-нибудь? Я помогу?
Биноева не думала о том, насколько опасно оставаться на месте сейчас. Шок пройдет, и кто-то вспомнит о заключенной террористке, найдет пустой «автозак», и тогда ее станут искать по-настоящему. Но просто уйти, оставив эту женщину умирать, Жанна не могла. Их, чеченцев, русские называли зверями, и многие из тех, кто прежде сражался вместе с Жанной, такими и были. Безжалостные, жаждущие крови, способные отрезать голову пленнику и играть ею в футбол, словно мячом. Или отдать ее детям, чтобы те играли, привыкая к крови. Сама Жанна такой не была и не желала становиться. И чтобы убедить саму себя, что она все еще человек, сейчас Биноева должна была помочь, сделать то, что было в ее силах. Или хотя бы попытаться.
— Солдаты… — женщина, кое-как открыв один глаз, не совсем заплывший, прохрипела едва слышно: — Пришли… хотели водки, денег… а потом…
— Все будет хорошо! Где найти лекарства поблизости?
— Аптека… через дорогу…
— Сейчас я вернусь, и все будет хорошо!
Жанна, опустив автомат, вышла из подсобки, уже не заботясь о скрытности. Она так и не поняла, что здесь могло произойти, но это было неважно. Сейчас нужно найти лекарства, сделать хоть что-то для этой умирающей женщины, а потом — идти дальше, домой, туда, где заснеженные пики гор царапают небо.
— Ни с места! Стоять! Брось оружие!
Громкий злой окрик заставил Жанну вздрогнуть. А через миг она уже падала на землю, выжимая спусковой крючок автомата. АКС-74У дернулся, извергая струю свинца туда, откуда звучал голос, а Биноева, не чувствуя, как впиваются в тело осколки стекла, уже прыгнула за стойку кассира.
В ответ не стреляли, но Жанна была уверена, что ни в кого не попала, и тот, кто выкрикивал команды, был жив, был здесь, у входа, снаружи, укрывшись за стеной. Возможно, он был не один.
— Бросай оружие и выходи, — вновь прозвучал приказ, донесшийся со стороны распахнутой, повисшей на одной петле двери. — Считаю до пяти, потом бросаю гранату!
— Здесь раненый! Если бросишь, то убьешь всех сразу!
— Тогда на выход без оружия и с поднятыми руками! Живо!!!
Жанна поняла, что попала в ловушку. Можно ползком вернуться в подсобку, оттуда есть выход наружу, не может не быть, наверняка товар принимают именно там, а не в зале. Но если противник не один, там тоже ее ждут. А если один, запросто мог поставить растяжку, если только не врет про гранаты. А взрыв единственной Ф-1 или РГД-5 в такой тесноте — это наверняка контузия, даже если осколками не зацепит, и тогда бывшую снайпершу можно голыми руками взять. Да и не хочется воевать, не разобравшись, с кем именно.
Жанна встала, вышла из-за прилавка, осторожно положив автомат на пол, и двинулась к выходу. Стоило только переступить порог, в затылок ткнулось что-то холодное, Жанна сразу почувствовала запах оружейного масла.
— Стоять! Руки за голову!
Голос другой, значит, за ней пришло не меньше двух. Хорошо, что не стала рисковать, прорываясь через черный ход. Жанна выполнила приказ, замерев и положив ладони на затылок.
— На колени! — последовала новая команда.
Девушка опустилась на колени, чувствуя прикосновения ствола к затылку. К ней шагнул невысокий мужчина в странном комбинезоне, без ремня но с множеством карманов. Изможденное лицо покрыто пятнами копоти и машинного масла, в руке — вороненый ПМ, в глазах — готовность убивать.
— Шайтан! — прошептала девушка, поняв, что те самые «солдаты», надругавшиеся над продавщицей, далеко не ушли, зачем-то вернувшись. Что ж, с ней им придется повозиться.
— Ты кто такая? Что здесь делаешь? Где остальные? Отвечать живо!
— Да это чурка, — раздалось за спиной удивленное. — И роба тюремная!
— Что, звери, не терпится уже? — оскалился мужчина с пистолетом. — Нравится беззащитных резать?! Да только поторопились!
Он мог ее убить, это Жанна поняла сразу. Этот человек с покрытым сажей и копотью лицом, испачканными не то в масле, не то в грязи руками, источающий запах бензина, мог выстрелить в нее без колебаний и очень хотел сделать это. А на такое был способен мало кто и русских даже там, в Чечне, когда «федералы» входили в аул и отбирали у местных детей головы зарезанных своих товарищей, попавших прежде в плен. А этот человек мог и хотел убивать.
— Я ничего не знаю, — глухо произнесла Биноева. Верившая, что ради общего дела умрет без колебаний, сейчас она вдруг очень сильно захотела жить. — Я только искала одежду и еду. Там, в кладовке, раненая женщина, она сказала, что сюда приходили какие-то солдаты, они сделали это. Хочешь, пойди и спроси, только скорее, иначе она умрет.
— Врет, тварь!
Тот, кто стоял за спиной, был переполнен яростью, но его Жанна не боялась. Яркие чувства, бьющие через край — совсем не то же самое, что холодная решимость, граничащая с безразличием как к чужой жизни, так и к собственной.