Степан Гриценко чувствовал, что повисает на вытянутых руках, и видел, как под ним разверзлась пустота, а затем колышущаяся водная поверхность начала стремительно приближаться, а над ним всей своей чудовищной массой нависала охваченная огнем платформа. И тогда он разжал онемевшие от напряжения ладони.
Прыгать в воду с высоты семьдесят метров — самоубийство. Но платформа сейчас склонилась настолько низко, что высота падения не превышала ту, с которой совершали свои прыжки в воду спортсмены-олимпийцы. Гриценко не был спортсменом, но ему повезло. Инстинктивно успев сгруппироваться, украинец мягко вошел в воду, а когда вынырнул, увидел медленно опускающуюся сверху, закрыв уже все небо, платформу.
Не чувствуя тонкую нефтяную пленку, покрывшую все лицо, Степан взмахнул руками, рывком бросая свое тело сразу на несколько метров в сторону. Он умел плавать, а сейчас желание жить и страх придали ему еще силы, и Гриценко, молотя по воде руками и ногами, двигался прочь от опасности.
Ему удалось проплыть приличное расстояние, метров триста, не меньше, прежде чем платформа со всплеском погрузилась в воду. Высокая волна, расходясь во все стороны от того места, где только что возвышалось массивное сооружение, захлестнула Гриценко, утаскивая его на глубину. Кого-то страх заставил бы оцепенеть, но Степан, напротив, принялся работать руками и ногами с удвоенной яростью, цепляясь за любую возможность выжить. И вода расступилась, позволив человеку вынырнуть на поверхность, жадно вдыхая наполненный гарью воздух — легкие уже горели огнем, и мышцы тоже ныли. И первым, что увидел рядом с собой Гриценко, было тело его приятеля, Олафа Янсена, лишенное головы — узнать шведа можно было только по комбинезону, перепачканному кровью и нефтью.
А затем Степан увидел покачивающийся на волнах пластиковый бочонок — лучшее, о чем можно было мечтать. Неважно, что внутри, главное, что эта емкость, герметично закупоренная, продержится на поверхности до скончания времен. И Степан Гриценко обнял со всей страстью посланный, не иначе, самим Господом, «спасательный круг».
Он продержался на поверхности, среди обломков и мертвых тел, долго, час, может два или даже больше. Солнце, поднявшееся из-за горизонта, уже припекало, и во рту пересохло окончательно. Странно, но, несмотря на обилие мертвечины и крови, не было видно ни одной акулы — об этой опасности Гриценко вспомнил только тогда, когда оседлала свой бочонок. Наверное, морские хищницы чувствовали не только кровь, но и разлившуюся на мили вокруг нефть, хлеставшую с глубины, из перебитых трубопроводов.
Степан Гриценко потерял счет времени, он не знал, сколько дрейфует среди волн, среди обломков того, что было недавно нефтяной платформой, среди изуродованных тел своих товарищей. Было жарко, с каждой секундой все сильнее хотелось пить, сознание стало давать сбои. Степану казалось, что прямо на него, все увеличиваясь в размерах, движется большое судно, белоснежное, с развевающимся над высокой надстройкой звездно-полосатым флагом. Поняв, что это галлюцинации, то есть начало конца, Гриценко потерял сознание.
В себя он пришел от двух событий — во-первых его бочка ткнулась во что-то, какое-то препятствие, чего здесь, посреди открытого океана, быть не могло. А во-вторых, откуда-то с небес раздался голос:
— Эй, парень, ты слышишь меня? Ты жив? Двигаться можешь?
Гриценко встряхнулся, запрокинув голову вверх. Над украинцем возвышался белоснежный борт корабля, перечеркнутый алой диагональю. И через леерное ограждение свешивался, перегнувшись пополам, человек в песочного цвета форме.
— Я вас слышу, — крикнул, вернее, попытался крикнуть Степан, хотя из горла вырвался только страшный хрип. — Помогите!
— Сейчас мы вас вытащим, сэр! — Офицер Береговой охраны США, старший помощник капитана первым подошедшего к месту катастрофы патрульного корабля, крикнул бегавшим по палубе морякам: — Живее, поднимите этого парня!
Степана Гриценко подняли на борт, сразу несколько сильных рук не дали ему упасть, откуда-то появился врач. Кто-то протянул украинцу пластиковую бутылку с минералкой, и Гриценко жадно присосался к ней, выпив сразу почти все, что было. Он стоял, широко расставив ноги, чувствуя, как под ним ходит ходуном палуба, и сам пошатываясь от любого дуновения ветерка, стоял, окруженный со всех сторон людьми в военной форме, слышал английскую речь.
— Кто вы? — Заставив моряков расступиться, к Гриценко приблизился чернокожий мужчина, на поясе которого почему-то висела кобура, а из нее торчала рифленая рукоятка пистолета. На этого человека все остальные смотрели с уважением, и тот, кто стал докладывать о спасенном, через слово говорил «сэр». — Вы с нефтяной платформы?
— Да, сэр. Спасибо, что вы меня нашли! Я даже не надеялся, что кто-нибудь появится здесь!
— Да уж, вам чертовски повезло, — кивнул моряк. — Я коммандер Оливер Нортон, Береговая охрана Соединенных Штатов, и вы находитесь на борту патрульного судна «Форвард».
— Здесь еще могут быть люди, сэр, — сказал Степан, обратившись к капитану корабля, вышедшему на палубу, чтобы лично поприветствовать спасенного. — Много людей. Прошу вас, осмотрите здесь все, кому-то нужна ваша помощь!
— Мы уже все осмотрели на несколько миль вокруг. Кроме вас здесь больше нет живых.
Патрульный корабль развернулся, ложась на обратный курс, в сторону Нового Орлеана. Степан Гриценко, которому досталось место в кубрике, тесном, но вполне комфортном для того, кто несколько часов болтался на волнах, оседлав какую-то бочку. Для бывшего электрика с нефтяной платформы все самое страшное осталось позади. Он потом очень часто будет с криком просыпаться среди ночи оттого, что вновь почувствует, как уходит из-под ног земля, и как несется на него морская бездна. Но это будет потом. А в те самые минуты, когда Гриценко приближался к гостеприимному порту, для очень многих на суше все только начиналось.