День Победы - Страница 66

Исмаил почти добрался до первой линии оцепления, когда все началось. Гудевшая, бурлившая, неразборчиво что-то бормотавшая толпа вдруг притихла, замерев на несколько секунд — на эшафот вывели приговоренных. Генерал видел их — он стоял достаточно близко. Окруженные караулом из гвардейцев, на помосте, поднятом выше голов тысяч зевак, стоили три человека, сейчас ничем не отличавшихся между собой. Одинаковые белые рубища, неухоженные бороды, бледные, несмотря на зной и палящее солнце лица. Принц Хафиз Аль Джебри. Самир Аль Зейдин, глава Службы общей разведки. И генерал Ахмед Аль Шаури, жизнью расплатившийся за личную преданность своему патрону.

— Волей Его Величества и во славу Всевышнего Господа нашего, да свершится правосудие над предателями и изменниками, — раскатился над толпой зычный голос. — Нечестивцы, посмевшие умышлять против государя, признаны виновными, и наказание им — смерть!

Последние слова эхом разнеслись по толпе. Тысячи зрителей, жаждавших крови, в едином порыве устремились к эшафоту, со всех сторон напирая на Исмаила бин-Зубейда. Поглазеть на казнь пришли многие — но самого короля не было. Неверное, наблюдает за всем из дворца, решил генерал. Не было, к их собственному счастью, и американцев — неверные тоже попрятались по своим норам, хотя, наверняка, радовались сейчас.

— Взывайте к Господу, — обратился к приговоренным «распорядитель» казни. — Помолитесь в последний раз, прежде, чем предстанете перед Ним!

Все трое разом опустились на колени, коснувшись лбами деревянного настила. Исмаил бин-Зубейд даже видел, как беззвучно шевелятся их губы. Отрешенные лица, остекленевшие глаза, в которых не было ни раскаяния, ни сожаления — только страх перед небытием, на пороге которого стояли они, зная, что назад пути нет. Наверное, на этот раз, впервые, быть может, за свою жизнь, все трое молились искренне, зная, что с них вскоре будет спрошено за любую ложь.

Генерал Исмаил бин-Зубейд старался запомнить все, каждый жест, каждую деталь, потому что хотел знать, за что будет мстить. Он вдруг поймал себя на том, что вместе с приговоренными шепчет слова молитвы. Те, кто стоял рядом с генералом, тоже заметили это, отступая, отшатываясь от человека, что-то беззвучно говорившего, устало опустив веки.

— Довольно! — Резкий злой крик вырвал бин-Зубейда из забытья. — Пора приступать!

Палач, безучастно стоявший на краю эшафота, сделал шаг, приближаясь к тяжелой колоде, к которой два гвардейца уже подтолкнули первого из приговоренных — Хафиза Аль Джебри. Солнечные лучи разбились мириадом брызг о сталь широкого, плавно изгибавшегося и чуть расширявшегося к острию клинка, специально утяжеленного — чтобы одним ударом отсечь голову преступника, не доставляя ему излишних мучений.

Принц Аль-Джебри не пытался сопротивляться, следуя туда, куда тащили его дюжие бородачи-гвардейцы. Вот его пригнули к колоде, палач встал сбоку, обеими руками вздымая над головой свой жуткий скимитар. Замах, удар, воздух стонет, рассекаемый оточенным не хуже бритвы лезвием — и клинок с глухим стуком вонзается в отполированное дерево, а голова, от которой отлетают брызги крови, катится по помосту.

Толпа замерла — все собрались здесь в ожидании зрелища, но увидев то, чего хотели, почувствовали страх и омерзение, уже почти безмолвно, без движения наблюдая за тем, что происходит далее. А гвардейцы между тем подняли с колен Самира Аль-Зейдина, ухватив его за локти и потащив к колоде, уже впитывавшей в себя первую пролитую сегодня кровь.

— Нет!!! — пронзительный вопль заставил вздрогнуть тысячи зевак. — Нет!!! Прости!!! Пощады!!!

Вырвавшись из рук гвардейцев, бывший глава королевской разведки на коленях пополз по эшафоту, простирая руки ко дворцу государя, каменной громаде, возвышавшейся над площадью. Он кричал что-то неразборчивое, рыдая и вырываясь из рук стражников. Но те, легко поборов сопротивление, схватили приговоренного, швырнув его на все ту же колоду. Аль-Зейдин еще что-то кричал, захлебываясь слезами, когда вновь свистнул, опускаясь, скимитар палача — и крик оборвался невнятным воплем, а потом вновь наступила тишина.

Генерал Ахмед Аль-Шаури не дожидался, когда гвардейцы толкнут его к палачу — он сам сделал первый шаг, пройдя весь путь, всего несколько шагов, последних шагов в его жизни, без посторонней помощи. Он шел навстречу неизбежному, как когда-то шагнул под огонь врага, вынося своего раненого бойца, хотя знал, что сам может лечь рядом с ним. Исмаил бин-Зубейд замер, широко открыв глаза — он должен был видеть все.

Аль-Шаури сам, отстранив не посмевших касаться его гвардейцев, опустился на колени, положив голову на колоду, небритой щекой коснувшись пропитавшегося кровью дерева. Палач снова, в третий раз, занес над головой ослепительно сверкнувший в солнечных лучах скимитар. Он был настоящим мастером, этот человек, с одного удара отсекавший голову, срезавший ее своим страшным мечом, словно бритвой. И сейчас он тоже сделал все, как надо.

Клинок, дойдя до верхней точки, резко пошел вниз, прочертив сияющую дугу, и со стуков вонзившись в дерево. Отрубленная голова покатилась по помосту, а тело мешком сползло под ноги палачу. Безупречно!

Исмаил бин-Зубейд не видел, как уносили тела, как расходилась напряженно гудевшая толпа — никто не осмеливался почему-то говорить в полный голос. Командир Первой бригады специального назначения не стал задерживаться на площади дольше, чем было нужно — его уже ждали.

Они собрались на окраине Эр-Рияда, на чьей-то квартире, в тихом спокойном районе. Когда появился генерал, все остальные уже были на месте. Десяток офицеров из его бригады, те, с кем Исмаил бин-Зубейд нес службу плечо к плечу много лет, кого знал, как самого себя — и кому мог доверять больше, чем себе.