Ослепительный свет, стократ ярче солнечного, ударил по глазам, доставая до самого мозга, заставив пилота поднести ладони к лицу, а затем ударная волна обрушилась на лишенный управления штурмовик, легко переворачивая его, будто оторвавшийся от ветки лист, и самолет врезался в поднявшуюся к небу стену огня.
Пилот ведомого А-10, у которого вдруг отказало все бортовое оборудование, выжженное электромагнитным импульсом, прожил дольше на целую секунду, успев увидеть, как машина его командира испаряется, рассыпаясь на молекулы в ядерном пламени. А затем титановая броня его крылатой машины, служившая непроницаемой преградой для зенитных снарядов и осколков боевых частей ракет «земля-воздух», от чудовищного жара потекла, словно мягкий податливый воск, вздуваясь пузырями, и сгоравший заживо человек закричал от боли и отчаяния, но уже никто не мог слышать его полный ужаса вопль. Через несколько секунд штурмовик на полной скорости врезался в землю, превращаясь в комок расплавленного металла, среди которого невозможно было отыскать то, что еще недавно было его пилотом.
Когда земля под колесами служебного «шевроле» вздрогнула, офицер полицейского департамента Солт-Лейк-Сити Майк Харрис от неожиданности вскрикнул, а водитель, уставившийся куда-то назад, едва не вывернув шею, присвистнул:
— Что за чертовщина?!
Колонна под визг тормозов замерла, когда на шоссе обрушилась ударная волна, на расстоянии более мили воспринимаемая, как порыв ураганного ветра. В воздух поднялись клубы пыли. Выскочив из машин, инстинктивно прикрывавшие лица ладонями люди смотрели во все глаза на медленно опадающий столб пламени, поглотившего в один миг и мотель с террористами, и заправку, и придорожное кафе. Сила взрыва была не столь велика, чтобы образовался ядерный «гриб», и люди, еще ничего не понимая, наблюдали за происходящим, в то время как их тела жадно пронзал невидимый и совершенно неощутимый поток быстрых нейтронов, превращая всех в ходячих мертвецов.
Еще не замечая произошедших в их организмах необратимых изменений, практически не совместимых с жизнью, офицеры возбужденно жестикулировали, нарочито громко разговаривая и продолжая коситься туда, где еще пару секунд бесновалось ядерное пламя. А затем над шоссе, теряя высоту, пролетел вертолет телевизионщиков. Его лопасти бесшумно вращались, приводимые в движение потоком набегающего воздуха, благодаря чему падение превратилось в некое подобие полета. Винтокрылая машина, на бортах которой краска потекла и оплавилась от чудовищного жара, рухнула на поле в сотне шагов от шоссе, и полицейские бросились к месту падения.
— Они живы! — Майк Харрис увидел движение под прозрачным пузырем кабины, покрытым густой сеткой трещин. — Вытаскивайте их наружу, аккуратнее!
Пилота, лицо которого превратилось в сплошной ожог, аккуратно уложили на землю, с трудом отцепив руки от штурвала. Репортер, сидевший рядом с летчиком, был мертв — трудно выжить с раздробленным от удара об обшивку черепом. Но оператор выглядел целым и невредимым, если не считать сильнейшего шока. Поддерживаемый под руки бойцами спецназа, он лишь бормотал, ничего не замечая вокруг:
— Ядерный взрыв! Они взорвали ядерную бомбу!
Капитан Харрис лишь потрясенно переглянулся с подоспевшим агентом Уайтом. Служители закона, ставшие пешками в чужой игре, еще не осознали того, что произошло, как не поняли они, что их жизнь с момента взрыва исчисляется днями, если не часами. Но в высоких кабинетах Вашингтона царило лихорадочное напряжение. Уильям Голдсмит, связавшись из своей штаб-квартиры с Белым Домом, докладывал президенту Мердоку:
— Сэр, последствия ядерного взрыва минимальны. Устройство сработало вдали от населенных районов, в пустынной местности. Террористы не достигли своей цели!
— Черт возьми, Уильям, включите телевизор, и тогда поймете, что произошло! Репортеры местного телеканала снимали операцию по аресту террористов с вертолета в прямом эфире! Кадры показали в десятке штатов, уже выложили в Интернет! Паника начнется по всей стране!
— Мы будем все отрицать, сэр! Скажем, что взорвался, к примеру, газопровод! Самое разрушительное оружие террористов — страх, и мы не позволим ублюдкам применить его!
— Осталась еще одна бомба, Уильям, всего одна, и вы должны найти ее прежде, чем свихнувшийся русский вынет чеку! Наши войска на Урале в эти минуты перемалывают остатки русских партизан, а генерал Камински готовится к штурму Москвы! Последние очаги сопротивления в России будут подавлены в ближайшие часы, а вы должны сделать все, чтобы война не пришла в дома американцев! Защитите нашу страну, и нация не забудет вас никогда, Уильям!
Отключив связь, Джозеф Мердок устало откинулся на спинку кресла, массируя под пиджаком свою грудь, которую словно пронзала раскаленная игла, достающая до позвоночника. По всей Америке миллионы обывателей уже метались в панике, ощутив себя уязвимыми и беззащитными, а на другой стороне планеты десятки тысяч американцев, еще пребывая в блаженном неведении, совершенно осознано готовились принять смерть, не сомневаясь, что делают это во имя своей страны.
Генерал Джефри Клементс появился в просторном зале командного центра перед рассветом, как всегда, гладко, до синевы, выбритый, благоухающий дорогим лосьоном. Командующий Восемьдесят второй десантной дивизией Армии США, возглавивший карательную операцию против русских террористов почти с первых часов ее проведения, наконец, сумел выкроить несколько часов безмятежного сна, и сейчас чувствовал себя как никогда бодрым и свежим. А вот его противнику, похоже, едва ли удалось выспаться минувшей ночью. Ночь же грядущую по замыслу американского генерала русским предстояло встретить в братских могилах.