Двое их спутников были явно гражданскими. Это было ясно и по их горнолыжным курткам и утепленным штанам, с которых спороли яркие лейблы и нашивки ради лучшей маскировки, и по тому, как эти двое вели себя. Один из них постоянно крутился вокруг своей оси, не снимая с плеча видеокамеру, второй же, державшийся постоянно рядом, тащил за спиной небольшою рюкзак, из которого торчал термос.
Под ногами хлюпала грязь, в которую превращался временами начинавший сыпать с серых низких облаков снег. И только этот звук нарушал окутавшее окраины Нижнеуральска безмолвие.
— Моторы! — один из вооруженных людей вскинул руку, жестом приказывая остановиться. Все замерли, приседая, чтобы не быть слишком заметными мишенями.
— По ходу, из города кто-то едет, — предположил вооруженный потертым АКМС молодой парень с пушком над верхней губой и багровым шрамом на пол-лица. — Вот чудаки!
Звук автомобильного двигателя приблизился, а затем стал стихать, отдаляясь к горизонту, и вдруг прервался раскатистой очередью из пулемета, сопровождаемой треском одиночных выстрелов.
— В укрытие, — приказал командир небольшого отряда. — Давай к деревьям!
Он первым перевалился через невысокий заборчик, помогая человеку с видеокамерой и при этом ругаясь:
— Шевелись, журналист, твою мать! Давай под дерево, и замри, пока не скажу!
Оператор съемочной группы «Би-Би-Си» Уильям Бойз, чудом не зацепившись за забор и ничего не порвав, кинулся к зарослям кустарника, слыша, как за спиной громко пыхтит его напарник, репортер Гарри Хопкинс. Двое британцев сжались под кустами, ожидая, что в любой миг на их ненадежное укрытие обрушится град снарядов или спикирует выпущенная из поднебесья американским истребителем ракета.
Иностранные репортеры, поневоле оказавшиеся в осажденном городе, за несколько прошедших дней успели многое узнать про войну, и многое увидеть, хотя не считали себя новичками в таких делах. Они бродили по городу, снимая все, что видели, саму жизнь защитников города, раз за разом отражавших атаки. Они пережили штурм, который встретили в первых рядах защитников города, снимая все, что попадало в объектив камеры, слыша, как вокруг рвутся снаряды и свистят над головами пули, летящие с обеих сторон. Вот и теперь репортеры покинули относительно безопасное убежище, чтобы сделать очередной репортаж, старясь не думать о том, что он может стать для них и последним. Они были лишь сторонними наблюдателями, но оказывались мишенями для той и для другой стороны, несмотря даже на приставленную по личному приказу генерала Бурова охрану.
Сейчас эти охранники, обратившись в зрение и слух, делали все, чтобы первыми обнаружить любой намек на угрозу себе и своим «подопечным». Особенно пристально они вглядывались в низкое хмурое небо. Родной город, знакомый до последнего булыжника в мостовой, стал смертельно опасным с некоторых пор. Беспилотный разведчик «Предейтор» мог появиться в любой миг, выпустив свои ракеты по первой попавшейся цели, которую находившиеся за много километров отсюда операторы сочли бы достойной не дешевой ПТУР AGM-114 «Хеллфайр». И пять человек, крадущиеся по закоулкам, вполне могли привлечь их внимание.
— Похоже, тихо все, — выдохнул, немного расслабившись, командир партизан. — Не по нашу душу. Отряд, продолжаем движение!
Вернувшись на дорогу, все пятеро двинулись дальше, к окраине города, туда, откуда и донеслись звуки короткой перестрелки. Партизан, шагавший рядом с Хопкинсом, взглянул на англичанина, спросив с горькой усмешкой:
— И на черта вам все это, а? Вас же убьют и даже не заметят, что вы — пресса!
— А вам зачем? У каждого своя работа, свой долг! Наш долг — рассказывать миру правду, без прикрас!
Партизан только покачал головой, а взгляд его продолжал обшаривать окрестности в поисках возможной угрозы. Наконец, переулок уткнулся в глубокий овраг, заполненный бурой грязью, а по другую его сторону была видна серая лента шоссе, ведущего прочь из осажденного города, совершенно пустая, если не считать дымившейся легковушки, стоявшей поперек дороги, наполовину скатившись в кювет.
— Что там произошло? Я хочу подойти ближе, — потребовал Хопкинс. — Генерал дал нам полную свободу действий!
— Впереди американская застава. Они блокировали все дороги, ведущие из города. Увидят — расстреляют!
— Можете остаться здесь, если так страшно, — фыркнул журналист.
— Хорошо, идем. Я с тобой, — предложил партизан. — Твой напарник останется здесь, с мужиками. За тебя голову только мне снимут, за вас обоих — всем разом! Давай, журналист, по-пластунски, за мной!
Вжимаясь в землю, захлебываясь в грязи, они ползли вдоль обочины, и Хопкинс уже мог разглядеть машину, русскую «Ладу» старой модели, почти точную копию итальянского «Фиата». Машина была буквально изрешечена огнем в упор. Задняя дверца была распахнута, и на асфальт выпало детское тело в розовой курточке, заляпанной кровью. Чуть дальше лежал на боку закопченный автобус с испещренным пулевыми пробоинами корпусом когда-то бело-зеленого цвета, которой кто-то спихнул с шоссе, чтоб тот не мешал движению. А где-то на горизонте можно было рассмотреть угловатые очертания американских бронемашин. Слева от шоссе, в неглубоком капонире, расположился БТР морской пехоты LAV-25, развернувший башенку в сторону города. Справа, на обочине, стоял «Хамви» с пулеметом на турели, развернутым в сторону недальнего леса. Несколько человек в сероватом «цифровом» камуфляже суетились рядом с машинами вокруг миномета на опорной плите.