Все то время, что БТР продвигался к суше, качаясь на волнах, майор Иволгин беззвучно шептал слова молитвы, выученной когда-то, далеко отсюда, в диких и опасных горах Кавказа. И еще сжимал цевье упертого прикладом в пол автомата, стиснутого коленями. Лишь эти две вещи всегда помогали ему остаться в живых, и теперь надежда была только на искреннюю веру и надежное, проверенное много раз оружие. Но вот, наконец, колеса БТР заскребли по песку и гальке, и бронемашина вырвалась из водной стихии, карабкаясь вверх по крутому пляжу, изрытому свежими воронками от взрывов.
— Десант, на выход! — приказал, срываясь с места, офицер, и первым шагнул к люку, решительным рывком откидывая в сторону тяжелую створку, способную остановить пулю из снайперской винтовки. — Занять оборону!
Морские пехотинцы на ходу выпрыгивали из бронемашин, едва успевших выбраться из воды. Бойцы падали на мокрый песок, на камни, пытаясь отыскать себе хоть какое-то укрытие и направляя стволы автоматов и пулеметов, раструбы реактивных огнеметов и РПГ в ту сторону, откуда в любой миг мог появиться противник, чтобы сейчас, когда десант, находящийся на границе двух сред, более всего уязвим, сбросить непрошеных гостей обратно в воду. Майор Иволгин тоже залег за выщербленным осколками валуном, вжав в плечо приклад АК-74 и поводя стволом из стороны в сторону. Рядом с ним плюхнулся на камни радист, а вокруг расположились остальные бойцы отделения. И только саперы, словно смеясь над опасностью, шли вперед, прощупывая буквально каждый клочок земли, которая могла таить в себе минную смерть, невидимую, и оттого более опасную.
Мимо медленно проползали массивные БТР, чьи стрелки, словно приросшие намертво к прицелам, были готовы подавить любой намек на сопротивление огнем мощных башенных КПВТ, перед пулями которых могла устоять лишь танковая броня и ничто иное. Плацдарм, сперва крохотный, с каждой секундой расширялся по фронту и вглубь, и с каждым пройденным метром шансы десанта уже не просто на выживание, но и на победу, возрастали многократно. За спинами вжимавшихся в мокрые от морских брызг камни морских пехотинцев уже ткнулся носом в берег десантный корабль, и из его трюма по опущенной на песок аппарели хлынули потоком грузовики, а следом, грозно лязгнув траками, выкатились поводящие башнями танки Т-72, под гусеницами которых жалобно заскрипела галька.
С металлическим стрекотом над головами десантников пролетел вертолет, и Иволгин, не сразу расслышавший за ревом двигателей звук его турбин, проводил геликоптер пристальным взглядом. Молотя воздух винтами, Ка-27, жужжа сердитым стальным шмелем, сделал несколько кругов над заполненным техникой и людьми пляжем, опустившись на вершину ближней дюны.
— Отбой, бойцы, — зычно гаркнул комбат, поднимаясь на ноги и отряхивая камуфляж от налипшего песка. — Всем подразделениям вернуться на корабль!
Радист, тенью сопровождавший майора повсюду, затараторил в микрофон, передавая новый приказ рассредоточившимся по берегу морпехам. А сам офицер двинулся вверх по склону, навстречу выбравшемуся из вертолета человеку в черном флотском реглане. Примерно с середины пути Иволгин, обернувшись, окинул взглядом панораму Темрюкского залива, который его батальон уже четвертый раз использовал в качестве полигона.
Их учения с каждым разом становились все более напряженными, граничащими с неоправданным риском. Морские пехотинцы по неделе к ряду не покидали борт десантного корабля, бороздившего воды Азовского моря. Высадка следовала за высадкой, каждый раз на разных участках побережья. А кроме этого каждый день — стрельбы и марш-броски по тридцать-сорок верст в полной выкладке, изматывающие людей до предела. Но никто не роптал. Ни один морпех, включая и самого командира, отчего-то не решался говорить об этом вслух, но каждый сознавал, к чему их готовят, веря, что рано или поздно их нога ступит на сумрачные берега Камчатки. Солдаты, надевшие черные береты, мечтали об этом втайне, нетерпеливо ожидая приказа, который бросит их в бой, пусть для кого-то и последний.
Командующий воссозданным Тихоокеанским флотом России, лично наблюдавший за подготовкой к десанту, козырнул в ответ на уставное приветствие майора, придерживая левой рукой фуражку, которую едва не срывало потоками ветра, поднятого продолжавшими вращаться винтами Ка-27, затем протянул Иволгину руку. После этого мужчины двинулись по склону вниз, туда, где солдаты и техника грохочущим и лязгающим потоком вливались в трюмы «Чезаря Куникова», которому предстояло доставить батальон обратно в гавань Таганрога, ставшего в последние месяцы их базой.
— В этот раз еще быстрее и четче, — одобрительно произнес адмирал, не без удовлетворения наблюдая за действиями морских пехотинцев. — Нормативы вы перекрыли, майор. Отлично!
В отличие от явно довольного увиденным командующего, Иволгин оставался хмурым и мрачным, буркнув в ответ:
— Это все не взаправду. ТАМ все будет совсем по-другому, и счастье, если хотя бы каждый десятый мой солдат доберется до берега живым. Мы ничего не представляем о противодесантной обороне японцев. Наша тактика и техника давно устарели, не то, что у «пиндосов» — у тех есть катера на воздушной подушке, способны доставить на берег даже тяжелый танк за несколько десятков миль, и, ходят слухи, созданы глиссирующие БМП, способные плавать не хуже катера. Я уже не говорю про авиацию, десантные вертолеты и конвертопланы, позволяющие хотя бы не подставлять под удар корабли. Нам же приходится подходить к самому берегу. Пара танков на этих дюнах, ведущие огонь прямой наводкой, просто сорвут высадку. Мы для них будем беззащитными мишенями, едва способными маневрировать. А если «косые» сумели протащить на Камчатку свои противокорабельные ракеты, то все кончится еще раньше, мы даже берег не успеем увидеть. Рано или поздно они окажутся в курсе наших маневров, и уж тогда подготовят хорошую встречу. Успешный десант возможен при условии, что прежде авиация перепашет побережье в зоне высадки на несколько десятков километров вглубь, но, насколько я понимаю, таких возможностей у нас попросту нет.